58.
ВЛАС РЕЗИНОВЫЙ.
Кто рубит кол осиновый в осиновом лесу
И острый кол осиновый выносит на весу?
А это - Влас Резиновый, упырь и людоед.
Вы с этой образиною хотите встречи? Нет?
Хотите - не хотите ли, а встреча предстоит!
Герой в защитном кителе вас вряд-ли защитит.
Выходит Влас на улицы умолкнувшей Москвы.
Спят в магазинах курицы уже без головы...
Спят пьяные без разума и трезвые без глаз.
Охрана знать обязана - в ночи гуляет Влас!
Трусливые охранники по бункерам сидят.
Держась за подстаканники, на видео глядят.
Но против нападения среди московской тьмы
Нет средств предупреждения - не знаем их и мы.
У Власа руки длинные - на восемь этажей.
На пальчиках резиновых - по пять кривых ножей.
Он вспорет кожу ножичком, засунет хоботок,
И цедит кровь немножечко - пьет за глотком глоток.
А папа с мамой потные храпят себе во сне,
И стоны их животные смолкают в тишине.
Чудовищные рокеры, как черные грачи,
Летают подворотнями, беснуются в ночи.
Калеки перехожие в заброшенных домах
Грязны и неухожены, и корчатся впотьмах.
Московской ночью тихою нет лиха без причин.
Вот - трупы под Барвихою всплывают из пучин.
Они обезображены, забиты илом рты,
Но лица напомажены и волосы чисты.
Восходит Влас резиновый на берега реки,
Втыкает кол осиновый в прибрежные пески.
Плывут к нему покойники, глаза у них горят,
Ученые, полковники, отряды октябрят...
А Влас рычит и ухает, и рвет у них глаза,
А над Москвою бухает июньская гроза.
В арбатских переулочках из этих самых глаз
Изюм чернеет в булочках - а их готовит Влас.
Но некто в белом кителе, с наганом на ремне
К нам явится спасителем на вороном коне.
А кто-то закачается на пыльных фонарях -
Так это и случается, когда проходит страх.
По всей Руси в столовые влетят перепела
И храмы безголовые наденут купола.
А Влас на кол осиновый наткнется поутру
И эту образину я из памяти сотру.


59.
На берегу стального моря
Живет певец медуз - Медузов.
Он ест маслины и омаров,
И мякоть избранных арбузов.
Его варан сопровождает,
Когда он ходит параллельно,
Когда же перпендикулярно,
То воздух защищает сокол.
Есть у Медузова машина
С шофером в черном, и с насосом,
Что медным раструбом вбирает
Миазмы моря, словно носом.
Есть у Медузова невеста.
С большим биноклем на балконе,
Увитом рыжим виноградом,
Она стоит под рев норд-оста.
Есть у Медузова соперник,
Который точит меч о камень
Под песни хищные тритонов
И в сердце воспаляет пламень.
По вечерам упырь из грота
К луне свои возносит стоны,
И черный Понт, вздымая воды,
В прибрежных скал плюет каньоны.
Выходит в этот час Медузов
С собакой, саблей, в черной шляпе,
Спеша на встречу с юной девой,
Он гимны стройные слагает,
И бродит эхо в гулких скалах.
Медузов, думая о Крыме,
Как части Речи Посполитой,
И о Москве, как Третьем Риме,
Перемещается к балкону.
Невеста грузная свисает
С перил балконных из гранита,
И ветер груди ей колышит,
Как тело зыбкое медузы.
В кустах соперник рот в ухмылке
Скривил и нагло скалит зубы,
Но сабля взвилась - и Медузов
Ему все зубы выбивает!
Упырь взалкал и жаждет крови.
Сова в дупло свое забилась.
А к берегу плывет медуза
Размером с лодку "Наутилус".
Вобрав живот, поджав колени,
Невеста схватку наблюдает,
И телом страстного тюленя
Она Медузова желает.
Или соперника. Неважно!
Скорее, упыря получит -
Решил шофер, насос включая.
Взревела помпа, и могуча,
В себя она их всех качает.
Медузов, и упырь, и дева,
И сабля, и бинокль с собакой,
И темпераментный соперник,
Да и шофер, насос включивший, -
Все исчезает в медном жерле!
Остались только дикий берег,
Руины, дерево и череп.

Пародия на стихопись «Медузов»
Иван Кудишин
МУСАТОВ
Реалистическая поэма.
У берегов реки Матыры живет ловец гусей - Мусатов.
Он ест маслины и зефиры, и мясо вяленых вомбатов.
Когда идет он параллельно - его Ильин сопровождает,
Когда же перпендикулярно - то сверху каркает Кудишин.
Есть у Мусатова машина с Валерой в черном и с насосом,
Что жуткою трубой вбирает речные запахи, как носом.
Есть у Мусатова Оксана с большущим черным дальномером
На сером мраморном балконе она стоит под рев муссона.
А враг Мусатова, Кудишин, ночами местность освещая,
На старом шлифовальном круге шлифует зубы из титана.
Но у Мусатова есть средство - стальная сабля "Экскалибур" -
И старый хмырь, дрова рубя ей, зубов ужасных не боится!
По вечерам упырь Ружицкий, включив огромный кипятильник,
Сует его в матырски воды, производя волны бурленье.
Выходит в этот час Мусатов, по ляжке саблею стегая,
Он гимны стройные слагает, спеша объять собой Оксану.
Мусатов, думая о ЦАГИ, как части королевства Конго,
И о Москве, как Новом Свете, перемещается к балкону.
Оксана грустная свисает с перил балконных, наблюдая
Сквозь дальномер за бултыханьем в Матырских водах бармаглотов.
Ружицкий вновь возжаждал крови, все бармаглоты враз сварились,
А к берегу ползет "Титаник", линкор и лодка "Наутилус".
В кустах злокозненный Кудишин засел - и нагло зубы скалит,
И взвилась сабля - но вражина ей живо ручку отгрызает!!!
Мусатов, зря такое дело, на помощь упыря скликает,
Но кипятильник коротнуло - Ружицкий полымя сбивает!
Оксана вся переживает, подняв колены к подбородку,
Притиснув очи к окулярам, Мусатова привычно жаждет...
Кудишин, дожевавши ручку, к Мусатской ляжке припадает,
И заревев, в нее вонзает свои титановые грызла.
Мусатов тут упал, повержен. Оксана смотрит, сомневаясь -
Кудишин кажется ей милым, благообразным и пригожим.
Уже Мусатова забыла. Ну, тут уж нет! - решил Валера
И щелкнул кнопкою насоса. Взревела помпа, как холера,
И все всосала в черно жерло! Мусатов, и упырь Ружицкий,
Кудишин, бармаглотов трупы, остатки сабли "Экскалибур",
Да и Оксана, и Валера, линкор, "Титаник", "Наутилус",
Все, вкупе с черным дальномером вдруг в хищной дырке исчезает...
Остались кипячоны воды да черепушка под балконом.
Машина смолкла, поперхнувшись. Ильин отверткой ковыряет...
Тут из кишок машины бренной раздались жуткие стенанья -
Упырь со страха обсосавшись кровищи из Мусатской ляжки,
Пред всеми долго извинялся, стенать же начал он с досады.
Мусатов, не живой, не мертвый, в машине лежа неудобно,
Имеет слева борт линкора, а справа - саблю "Экскалибур".
И взглядом ищет он Оксану - увы, ни зги вокруг не видно,
Слышны Ружицкие стенанья, да из линкора чьи-то охи.
Да, это охает Оксана, она в Кудишина влюбилась,
И думает, что рядом с нею титанозубый разлюбезный.
На самом деле то - Валера, он, "Наутилусом" прижатый,
Нашел себе уже занятье и рвет зубами бармаглота,
Что рядом сохнет, бездыханный. Ну а Кудишин, между делом,
Взалкав свободы, прогрызает в стене машины путь наружу.
И сталь титану поддается, и искры сыплются снопами,
И рыжим светом освещают безрадостно нутро машины.
Все благодарно загалдели и ломанулись, было, к свету.
Но тяжкий грохот тут раздался - "Титаник" завалил несчастных.
И снова вопли и стенанья! Кудишин, долг свой выполняя,
Вскрыл стену, как консервну банку, при этом зажевав отвертку,
Ильин которой ковырялся. И высыпал на брег Матыры
Народец из машинна чрева, все помирились, побратались
И развели костер могучий. Зажарили всех бармаглотов.
Совет держали о Ружицком, что вновь хотел попить кровяки -
Решили сдать его в больницу, чтобы анализы из пальца,
Из вены и других местечек старик Ружицкий уничтожил.

60.
Речка Матыра с кувшинками, полными слез...
Не приближайтесь к подножиям черных берез!
Не испивайте струящийся майский нектар!
Белые ноги расплющены ходом колес.
Красные жилы мотает на ось тепловоз.
Ложный масленок в компании ложных опят.
Черные птицы, куски разрывая, вопят.
Омут прозрачен - на дне его скалится труп:
Некто невзрачный, одетый в овчинный тулуп.


61.
И вот упала на кровать бессильная рука.
Пора идти! Пора вставать на своды потолка.
Пора на кладбище идти к могилам праотцов,
Бутылку водки принести и пару огурцов.
А сядет солнце за кресты, в березовую муть -
И сможем, отогнув кусты, в могилы заглянуть.
Рубцы земные отворят свою гнилую плоть,
А вы должны семь раз подряд икону проколоть.
Гробы исторгнут светлый газ, мерцающий во тьме -
Я это видел много раз еще на Колыме.
Затем раздастся гулкий стон - и крышка отлетит,
И лак проколотых икон кроваво заблестит.
И монстр восстанет в тишине, оскалив злобно пасть,
А вы должны к его ступне стремительно припасть.
Ловите этот чудный миг! Он вас преобразит.
Что будет дальше - и без книг любой сообразит.
Пусть фоторобот создадут для зорких постовых -
Вас никогда уж не найдут средь мертвых и живых.
Теперь назначен вам приют на белых облаках,
Где птицы райские поют и гурии в шелках...
Крик упыря уже затих за черную рекой.
Пора закончить этот стих бессильною рукой...


62.
Чудовищные ноги, немыслимый разрез,-
Шагают по дороге в матырский черный лес.
В лесу матырском черном все нежити сидят,
На катере моторном яичницу едят.
Вот тут и пролегает путь в греки из варяг
И весело рыгает упившийся моряк.
Чудовищные ноги вступают на корму.
Герасим - раб убогий - готов топить Муму:
-Коль барыня прикажет - я, знамо, утоплю!
Утопит - и размажет по бороде соплю.
Чудовищные ноги обвили теплый стан.
Закончив диалоги, умолк Афганистан.
Муму пузырь пускает, а хвост - как поплавок.
Герасим кровь лакает, как помидорный сок.
Вотще пираний стая мигрирует на юг.
Муму совсем пустая - как выжатый бурдюк.
Ее не стоит кушать. Ее не стоит есть,
А стоит нас послушать и нам хвалу вознесть.
Забудьте про тревоги! Снимите груз с души!
Чудовищные ноги безумно хороши!


63.
Возмутился аудитор,
Что висит на небе клитор.
Шлет депешу в департамент.
Подготовили регламент -
О снимании звиздей
Для спокойствия людей.
И правительства премьер
Снаряжает монгольфьер.
Командир - поручик Ржецкий
И еврей - капрал Местецкий
Составляют экипаж.
Цель полета - абордаж.
Запылал огонь в горелке,
Оболочка напряглась.
Видят женщины и целки,
Что машина поднялась.
Машет барышня платочком,
Засвистел городовой.
Монгольфьер уже как точка
У него над головой.
Керосин капрал качает,
Офицер в бинокль глядит,
Словно фаллос, шар крепчает,
А внизу народ гудит.
Облака пробили лихо,
Молодецки взяв подъем.
Но к звизде подкрались тихо,
Подправляя курс рулем.
Клитор медленно дрейфует
Над постелью облаков
И опасности не чует
От подкравшихся врагов.
Он их дрожью привлекает,
Наслаждения сулит,
Но к себе не подпускает,
Уклоняется, юлит.
Наш поручик правит ловко,
Обнажает револьвер,
Только клитора головка
Обвивает монгольфьер.
Так гондолу забросало,
Что пониже занесло.
Офицера засосало,
А капрала не взяло.
Но Местецкий, взяв горелку,
(Ведь не зря была муштра!)
Сноп огня направил в целку,
Крикнув русское "Ура!"
Вонь повисла над Европой,
Клитор взвился и обмяк...
В стог влетел поручик жопой,
Рядом с ним Местецкий - шмяк!
А звизда пропала с неба,
Снова Солнце в вышине.
Много водки, много хлеба
В православной стороне.
Гренадеров полк построив,
Царь приветствовал героев.
Орденами наградил
И колодников простил.
Много времени промчалось,
Много утекло воды,
Но с тех пор не отмечалось
Появление звизды.
В генералы вышел Ржецкий,
В аудиторы - капрал.
В этой должности Местецкий
Всю Россию обобрал.


64.
Слоеные пироги упитанных облаков.
Изменчивые портреты ведущих алкоголиков -
Как нынешних, так и прежних веков.
Но все это очень радует, капая на мозги
Разнообразных кроликов.
Их мертвые силуэты в оранжереях дворов
Распяты под фонарями гвоздями свинцовых струй.
Им был приговор суров: с горчичными сухарями
Явиться на край планеты - на станцию Антарктуй.
Проверенные куплеты заезжены гранками рифм.
Стопарики синей водки, надежные, как часовые границ.
Мальчик берет логарифм: площадь участка две сотки –
А кто-то кого-то где-то приветствует, падая ниц.
Показывает язык девушка в синих колготках.
Стоит она у стены прессованных черепов.
Профиль немного зыбок, но груди очерчены четко.
Девушка - без зубов...
Такие мы видели сны.

65.
Каждому кто-то сказал: "Не люблю".
Вытрем по этому поводу соплю.

66.
Я - Пушкин. Я - барин в халате.
Я страстно люблю буги-вуги,
А также омаров в салате
И длинные ноги супруги.
Когда по тоскливым равнинам
Я еду, звеня колокольцем,
Вдвоем с Кюхельбекером длинным,
Который не стал комсомольцем,
Я пью поминутно из фляги,
Наполненной крепким портвейном –
И плещут кровавые флаги
Над Шиллером, Гете и Гейне.
Я их презираю, как немцев,
Но дань отдавая таланту,
Плюю я на всех иноземцев,
В России внедряющих фанту.
Плюю я на всех иудеев,
На жидомасонов, мордвинов,
На лысых пейсатых халдеев
И грязных шашлычных грузинов.
Нацелив обрез лефошета,
Из темного русского леса
Я шлепну в преддверии лета
Врага православных - Дантеса.
А после, скрываясь в Разливе
И трахаясь на сеновале,
Стихи напечатаю в "Ниве" –
Застойном советском журнале.
А вам, кто к поэзии пылок,
На леса безвестной опушке
Загонит по пуле в затылок
Майор безопасности - Пушкин...

67.
Злой медведь сидит в берлоге,
Хороши его дела.
Он сожрал сегодня ноги
Деревенского козла.
А сейчас он чешет пятки
И выкусывает блох,
Выкусил - и все в порядке,
И выбрасывает в мох.
Этот мишка - не из сказки,
Когти выпустил свои.
В темноте краснеют глазки –
Глазки бешеной свиньи.
Вход в берлогу - из чащобы,
Сверху - ветки, корешки,
Разодрать кого еще бы,
Да повыпустить кишки!
Злой медведь сидит в берлоге,
Хороши его дела.
Он сожрал сегодня ноги
Деревенского козла...


68.
Вино изготовлено, в банки разлито.
Мы выпили. Где же собака зарыта?
Собака, которая дьявола злей,
Которая любит звезду Водолей.
Эта собака проступает из мрака,
Как тысяча черных чертей!
У нее под обрубком хвоста -
Киста, как кулебяка.
Бей! Убей собаку!
Глаза ей залей
Розовым соком звезды Водолей.
Сонным отваром из мака
Набальзамируй собаку!
Чувствуешь? Ноги ушли в никуда.
Голые пятки торчат изо льда.
Свеча человечьего сала гореть устала.
А кому-то все мало...
Ча-ча-ча!!!

69.
На крышах плавятся: гудрон,
Трухлявое железо,
И трупы жареных ворон
С ухмылкой ирокеза.
Здесь гвозди ржавые антенн
Пропарывают тучи,
Кислотный дождь течет со стен
На мусорные кучи.
Тут девки сохнут без трусов,
Без лифчиков, без юбок,
И льет созвездие весов
На них фреон из трубок.
Пришельцы бесятся в жару
И, думая о целках,
Через озонную дыру
Влетают на тарелках.
Но жалкий воин ПВО
На голубом экране
Не замечает ничего
И дрочит хрен в кармане.
А в это время над Москвой
В тарелке с траурной каймой
С эмблемой "Общепита"
Парит Хрущев Никита...

70.
Мимо города Смоленска
Плыл чувак на стуле венском,
А навстречу из Керчи -
На пароме басмачи.
На мосту стоят фашисты,
Демократы, анашисты,
Голубые, лесбиянки
И раскрашенные панки.
Днепр струится под мостом,
Разговоры о Толстом,
О Гольцано, Гумилеве,
О Хрущеве, Горбачеве.
А вдали, среди развалин,
В галифе гуляет Сталин.
Черной трубочкой дымит
И с народом говорит:
-Дураки вы, дураки вы,
Дураки вы, - говорит.


71.
Я пива хочу в полуночной тоске!
Хочу прикасаться к холодной руке
Губами, пропахшими рыбой!
Хочу ощутить себя глыбой!
Хочу подавить монолитностью масс
Запоры больших металлических касс,
Купаясь в потоке червонцев
И слюни пуская на солнце.
Хочу насладиться периной груди,
Хочу оборвать этот крик: Отойди!
И, бледные пальцы целуя,
С надрывом пропеть: Аллилуйя!
Хочу я мочиться на суетный мир
И видеть, как падает смытый кумир,
Шампанской струей увлекаем,
Напыщен и непререкаем.
Потом, посмотрев на безумие лиц,
На хищный оскал пролетающих птиц,
Крючок спусковой нажимаю -
И плавится мир, умирая.


72.
Лист осенний - желтый лист
Плавно падает, печальный,
Да играет гармонист,
В стельку пьяный и нахальный.
Гармонист не знает сам,
Что играет Берлиоза,
В этом чудится угроза
Иностранным "голосам".
Самородок, он на слух
Подбирает фуги Баха.
В нем - российского размаха
Бродит непокорный дух.
Гармонист уже поет,
С кем-то пляшет.
Сам с собою?
Нет! Господь его ведет
Осиянною рукою.


73.
В желтом трамвае люди страдают!
Касса - рыдает!
Компостер - кричит!
В черном бушлате матрос умирает.
Сердце матроса уже не стучит...
На пароходе с машиной блаженства
Глупый матросик в любовь поиграл.
Но и отведав ее совершенства,
Все ж он матросик, не адмирал!
Может, и не было вовсе матроса?
Может, собачку трамвай раздавил?
Снова проблемы, сомненья, вопросы,
Нам ли ответить? И хватит ли сил?
Может, компьютер из главного банка
По три копейки червонец менял?
Может, на башне сгоревшего танка
Стая вампиров ведет карнавал?
То ли дисплей, перекошенный злобой,
Контуры чертит фигур Лиссажу,
То ли земной остывающий глобус
Под пиджаком на веревке держу?
Мы вам не скажем, а сами - не знаем,
Вечные пленники радужных снов.
Только мы в башне, стоящей на сваях,
Выше отдельно торчащих голов!


74.
Вы там не были. Мы там были.
Вас не любили. Нас - любили.
Вас не искали. Нас - искали.
Вас не ласкали. Нас - ласкали.
И по ступенькам безумной лесенки
Вы не спускались на свет свечей.
Нам - не платил за фальшивость песенки
Горстью золота казначей.
Вы так нуждались в Мире этом?
Вот и дождались -
В лицо.
Кастетом!
С кем же теперь на пустынном пляже
Мы на песок воспаленный ляжем?


75.
В мелкой луже фонарь отразился,
А в разбитой бутылке - звезда.
И от этого Мир заразился
Бесконечным, пустым "никогда".
Мир наполнен бессмысленным звоном,
Как бокалы, звенят города.
Нам команду дают: По вагонам!
Говорим мы себе: Никогда!
Мы останемся, вымоем ноги
Под холодным осенним дождем,
И как сонные, гордые йоги,
Мы чего-то еще подождем.
Мы дождемся зари над болотом,
Мы увидим, как сгинет туман,
А красивое, нежное что-то
Скажет нам, что оно - не обман.
Мы не верим холодным расчетам,
Хоть кричат нам пустые года,
Что красивое, нежное что-то
Не придет. Никогда! Никогда...


76.
Слепые птицы стаями взлетели.
Над ними облака в пыли повисли.
И Полифем сфальшивил на свирели.
Как тараканы, разбежались мысли.
Застыло солнце в неудобной позе,
Сидящее на краешке стакана.
Опутал плющ скульптуру хулигана,
Пожизненно застывшего в угрозе.
А мы смотрели из окна гостиной
На улицу расплавленного зноя
И любовались Кирико картиной,
Где башни, флаги, дрема, паранойя.
Мы так привыкли с духами общаться
В калейдоскопе хрупких построений!
Не лучше ли навеки распрощаться
С проблемами живущих поколений?
Своей Вселенной бронзовые стены
Мы воздвигаем, устремляясь к звездам,
А Мир земной, напуганный и тленный
Пускай лежит, заброшен и непознан.
И если вы уверовали в чудо –
Хрустальный смокинг нищего поэта –
Давайте утром выйдем ниоткуда
В объятья галактического света,
Захлопнув томик сочиинений Фета.


77.
ВЕКУ ТЕКУЩЕМУ.
Посвящается В. Хлебникову.
Вей, бурун, завитыми винтами!
Вой, Перун, по вантам завиваясь!
По берендам рвой!
О Рвоян, буянствуя упрямо,
Рви, Ярило, драповое платье!
Гой изгонно вой!
Все полней, полней, полней, полней,
Пышней, пышней, пышней, пышней,
Плотней, плотней, плотней, плотней
Пилюли.
Все громливей Результанты
Неиссчетных балансиров,
Испоясанных ремнями
Туго сдвоенных коленей.
Блерио царит над Миром,
Женский визг пропеллеруя!
Визги! Визги!
Вивисектор
Вспарывает неба воды.


78.
Нехотя падают капли с листа.
Все - пустота. Все - суета.
Леса осеннего боль, нагота.
Пишут в небе сороки
Хвостами унылые строки.
Пыльная лампочка.
Грязный подъезд.
Нищий Бетховена в соусе ест.
Дальним потомкам звучит Благовест,
Но не хватает на кладбищах мест.
И в ожидании чуда
Дремлет сановный Иуда.


79.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ.
Зашевелилось в очаге –
На перламутровой ноге,
Брильянтами обвешанный
Встал из огня повешенный.
Он мертвый. Вытекли глаза,
Воздетые под образа.
Боялись трупа. Скрюченный –
Он более замученный.
Пошевелили кочергой,
Живот пробили острогой.
И труп осел, стреноженный,
Золою вновь обложенный.
Умолкли медные часы.
Глаза слипались, а носы,
Миазмы чуя трупные,
Роняли капли крупные.
Плывет над нами синий дым,
И детям старым, молодым,
Пора во снах чудовищных
Спасать свои сокровища.


80.
В крови не хватает чего-то прозрачного,
Такого простого, такого невзрачного,
Того, что амебам и ракам сродни,
Того, с чем забыть бы ушедшие дни,
Чтоб с ветром осенним умчались они
В объятиях мрачного дыма табачного.
Как плюшевый мишка, наполненный стружками,
Сидящий над ящиком, полным игрушками,
Мы тешимся жизни напевом печальным -
Таким одиноким, пустым и случайным,
Как будто он создан совсем не для нас -
И вместе с безликими злыми старушками
Взираем на бледную церковь анфас.
А маленький Бог на большом одуванчике -
Он словно уснул на уютном диванчике,
И наши молитвы ему - суета:
Младенец укутан, Мадонна сыта,
Россия хмелеет под сенью креста.
Идет разговение вместо поста
В огромном, нелепом, сыром балаганчике.
Внизу проживает наивная публика,
Мозги истощая желанием рублика:
Люби человека - и будешь любим.
Давайте полюбим. Давайте простим.
Давайте на небе чуть-чуть погостим.
Давайте сыграем в небесные кубики.


81.
Занавес поднят, и сцена открыта.
Кто там болтается вниз головой?
Капают красные капли в корыто,
Мертвый болтается или живой?
Что-то ужасное в этой капели.
Что-то жестокое в этой судьбе.
Видно, пожарные дать не успели
Воду живую по ржавой трубе.
Тихо, пустынно и сумрачно в зале.
Вот осветитель куда-то пропал,
Вот героиню зачем-то позвали,
А дирижер увертюру проспал.
Только покойник играет спокойно
Свой бесконечный немой бенефис,
И ухмыляются Призраки гнойно,
Выставив нос из-за пыльных кулис...


82.
Однажды в городе Москве,
По площади Восстания,
Шел человек на голове
Вдоль розового здания.
Ему навстречу - постовой,
С дубинкою, призывно:
Эй, некультурно головой
Так прыгать беспрерывно!
Имеете вы пару ног
С ботинками, с носками.
Таким манером даже йог
Покрылся б синяками.
Нельзя прохожих так пугать,
Смущать гостей столицы.
На голове ходить, стоять
Вам вовсе не годится.
Перевернулся человек
И на ноги встал твердо.
Я так иду весь этот век! –
Он отвечает гордо -
Но если я вас оскорбил,
Могу и удалиться.
Ушами он пошевелил
И улетел, как птица.
Остался в небе дымный след,
А на асфальте - шляпа.
В витрине зеленел портрет –
Покойный
Римский
Папа...


83.
Ведет подземный переход
Под улицу Петрова.
И вот, в один чудесный год,
Вошла в него корова.
На ней - попона из шелков,
Седло из Шемахана.
Я слышу гром стальных подков –
Идет ее охрана.
Корова смачно ела суп
Из чана на колесах,
И был задумчив, тих и глуп
Взгляд глаз ее раскосых.
Тут понял я - все это сон,
Прекрасный, как мимозы.
Как чист и мимолетен он!
И просыхают слезы.

84.
Зажигалка фирмы "Bic"
Поджигает в один миг
Сигарету, броневик
И газету "Большевик",
Шнур бикфордов,
Кузов фордов,
Нефть по берегам фьордов,-
Все сожжет в один момент
Этот чудо-инструмент.