DataLife Engine > Эммануил Гольцано > Эммануил Гольцано

Эммануил Гольцано


5-04-2010, 21:38. Разместил: Иван Кудишин
112.
ПРЕДЧУВСТВИЕ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

Я стер с лица ожога копоть.
Налево - дым, направо - дым.
Я укусил себя за локоть
И ощутил себя живым.
Среди готических развалин,
Под слоем битого стекла
Лежал я, тих и уникален,
А жизнь по-прежнему текла.
Летала в желтом небе муха
И погребала чей-то прах
Двадцатилетняя старуха
С кривой улыбкой на губах.
Бродили сгорбленные тени
По стенкам рухнувших домов.
Я приподнялся на колени
И вновь почувствовал - готов!
За мутной оптикой прицела
Опять встает проклятый мир.
Так получай, что уцелело!
Работает исправно тир.


114.
Рак любит чистую воду.
Русский не любит свободу.
Он любит быструю езду
И звизду.


115.
Воздух наполнен любовью стрекоз,
Теплыми волнами южного ветра.
Пряного августа общий наркоз
Плавно качает великого мэтра.
Бабочки белые, желтая глина,
Божья коровка, тропинка, долина -
Радостно тонут в зеленом логу.
Сам я не прочь утонуть - не могу.
Взять бы, подняться над чашей оврага.
Взять бы, разбиться на общее благо,
Кровью измазав гранитный утес
И умереть, как когда-то - Христос.
Бог отвечает: Твой нос не дорос!


116.
Зачем в открытое окно
Влетает камень с перламутром?
Зачем таким ненастным утром
Я наливаю вам вино?
Зачем в открытое окно
Влетает перебор гитары
И едкий дым чужой сигары -
Той, что докурена давно?
Зачем в открытое окно
Влетают ангелы разлуки?
Зачем, заламывая руки
Вы с плеч снимали кимоно?
Зачем в открытое окно
Бросает вихрь листву каштана
И молодого капитана
Вы обнимаете смешно?
Зачем в открытое окно
Влетает раненая птица?
Любовь не может вечно длиться –
Ей повториться не дано!
Зачем в открытое окно
Вы любовались пароходом,
Который с розовым восходом
Уйдет в последний рейс на дно?


117.
Маленькая девочка с лицом больного кролика!
У тебя под ложечкой этой ночью колика.
Ты проснулась потная в ворохе перин,
А в стакане - рвотное - кислый аспирин.
Гипсовые пальчики в тапочки засунуты.
Будущие мальчики - в одночасье сдунуты.
Веет преисподней от сырых портьер.
В черной зале бродит черный кавалер.
Шпоры вороненые, погребальный звон -
Души неспасенные отлетают вон.
Девочка не прыгнет, ручкой шевеля,
Ножкою не дрыгнет с криком - О-ля-ля!
И пружинкой звонкою лопнув, зазвенев,
Маленькой японкою станет, подурнев.
И в железном ящике, в самый Новый год
Вы ее отправите в мусоропровод.


118.
Птицы мира хищным строем
Развернулись на восход.
Славу нынешним героям,
Пораженным геморроем,
Обеспечит весь народ -
Что прикажут, то поет...
Терпелив паша турецкий,
Замечателен душман.
Сыт и пьян фашист немецкий,
Глуп оленевод ненецкий,
Горделив американ.
И скончался Томас Манн.


119.
Красный телефон зазвонил в тишине.
Белый телефон зазвонил в никуда.
Желтый телефон запорхал в вышине.
Черный телефон обнажил провода.
Синий телефон разбудил мертвеца.
Жилы проводов - как сплетенья вен.
Дырочкам для пальцев не видно конца.
В дырочках для мозга - скрещенья колен.
Если посмотреть на придуманный мир
И не принимать эту глупость всерьез,
Будет много меньше падений и слез,
Будет много меньше подземных квартир.
Черный телефон прозвонит - а мы тут,
Красный телефон промолчит - а мы там.
Плети проводов паутину сплетут -
Мы пропустим душу по всем проводам.
Наконец иссякнет в колодцах вода,
Наконец издохнет в безводье верблюд,
И соединятся все те провода,
Что нас в никуда за собою ведут.
А когда возникнет Единый Столбец
С очень длинной суммой, но равной нулю,
Нам, в штанах дырявых, Небесный Отец
С облака промолвит: Я всех вас люблю.
Я люблю помойки и грязь на торцах,
Слизь на годовалых, немых мертвецах,
Плесень в позолоте грифонов -
Ангелов моих - телефонов.


120.
Из ручки не движется паста,
Бумага белеет в ночи,
Шипит оголтелая каста:
"Умолкни, Гольцано, молчи!"
Но мы не умолкнем! Не ждите!
Мы будем творить и вещать.
По сумме недавних открытий
Нам нечего вам обещать.
А чтобы Россия окрепла,
И чтобы Россия жила,
От вас не останется пепла
За черные ваши дела!

121.
Приехала Анна верхом на коне -
И сразу готовится теплая ванна.
Приехала Аня, истоплена баня,
И веник березовый бьет по спине,
И рыло вампира кривится в окне,
И ноготь кровавый скребется в стекло,
И взгляд проникает сквозь облако пара,
Где кожа у Анны звенит, как гитара.
Но время вампира, увы, истекло.
Распахнуты двери, скрипят половицы,
И входит сотрудник советской милиции.
Снимает фуражку, сапог, портупею,
И Анна, вся в мыле, слабеет и млеет.
Вот жаль, только, бриджи сотрудник не снял.
По рации вдруг поступает сигнал,
И в двери, открытые обзацем ранее,
Сержант убывает на оперзадание,
А Анна краснеет, как розовый куст
В кипении пены, но взор ее пуст.
Тут веник упал из распаренных рук.
В дубовую дверь ударяет каблук.
Идут на помывку солдаты хозвзвода
(На свете не сыщешь похабней народа).
У Анны в руках оказалось весло -
Ведь гребля в каноэ ее ремесло.
Могучая длань напряглась и взмахнула –
Казахов, татар и якутов - как сдуло!
Теперь закрывается сцена -
Взбивается мыльная пена.
Закончив помывку, холодной водой
Она окатила себя с головой
И вышла в просторную светлую залу,
Которую вереском свежим убрала.
На креслах сидит пожилой адмирал,
Который по Анне давно умирал.
Он в честь ее флот уводил в Дарданеллы
И ромом в кишках убивал сальмонеллы.
Но Анна ему предлагает помывку,
Частичный ремонт и подкрасить обшивку.
Решил флотоводец, что прибыл он зря,
Утробно гуднул - и отдал якоря.
Тут с ужасом видит цветущая Анна,
Как в залу восходит великий Гольцано.
Он в ватнике белом, в кирзе и в обмотках.
За ним - секретарша в ажурных колготках
И рота охраны в защитных пилотках,
Которая в залу внесла миномет.
И Анна с испугу Гольцано дает
На подпись бутылку - "Столичная водка".
Поставлен автограф - лихой завиток.
Но бьет по бутылке стальной молоток,
Осколки впиваются в кожу,
И Анна проснулась - о, Боже!


122.
Ау-у-у!!
Из гостиницы СЭВ - вниз.
Камень. Сталь. Бетон. Карниз.
Крик. Удар. Песок - на асфальт.
А в доме напротив надрывался альт.
А в восемь часов
У Московского Университета
Продавались индульгенции.
Честь задета
Бедной московской интеллигенции.
Стамати-Чуря, Константин –
Молдавский писатель и философ.
На Клязьме - буря.
Много лишних вопрсов.
Тонут двое - он и она.
Нам ясно - не муж и не жена,-
Сказал-бы Стамати-Чуря, философ.
Под Москвой - красота.
На лоне природы
Насилуют девушку
Трое уродов
В глазах - пустота,
Зов природы.
И жаль не девушку -
Жаль уродов.
В корнях ваших волос нет,
И не может быть витамина "Эф". Блеф!
Глаз шизофренника...
Белый зрачок, отразивший
Передовицу "Правды".
А мозг его - как рыхлый вареник –
Ничего не отразил.
Граждане!
А правда, что скоро
Везде будет "Пепси-кола?"
Правда, дедушка!
Скоро, бабушка!
Скоро. Скоро. Скоро.


123.
Лошади белые, лошади красные -
Символы ясные и безопасные.
Серые в яблочках - это страшней,
Лучше уж вовсе без лошадей!
Ярко мелькают обложки бумажные.
Есть ходовые, а есть - непродажные.
Пусто в обложках - что проза, что стих.
Лучше, наверное, вовсе без них.
Много людей, на экранах мелькающих -
И развлекающих, и отвлекающих,
Скучных носителей скучных идей...
Боже, избавь нас от этих людей!


124.
Не ешьте злого рака!
Он несъедобен вовсе.
На дне, под сенью мрака,
Обрел он крепость кости.
На водорослях хилых
Шипы свои он точит,
Подводные могилы
Он ищет среди ночи.
А в полночь он всплывает
На животе русалки
И тихо завывает,
С Луной играя в салки.
Но только луч рассветный
Пошарит по кувшинкам,
Скользит, едва заметный,
По дембельским ботинкам.
В пучину рак исчезнет,
А с ним - нетрезвый воин,
Который в жидкой бездне
Затихнет, успокоен.


125.
Красный соус вытекает
Из разбитого сосуда.
Желтый лев его лакает,
Возникая ниоткуда.
Ниоткуда возникает
Автор этих диких строчек.
Он рыгает, он икает,
Он сморкается в платочек;
Ведь на северных отрогах
Голубых задорных сисек
Слово "БУЙ" для всех убогих
Сатана глумливый высек.


126.
Шел с поленом в лесопилку
Вдоль по улице дебил
Он увидел вдруг дебилку
И дебилку полюбил.
Тут он враз остановился
И с плеча полено снял.
Рот его слегка кривился
И беззубием зиял.
Говорит ему дебилка:
-А ли я не хороша?
У меня с собой бутылка
И прекрасная душа.
Подари ты мне полено,
Или можно на паях. -
Вот такие, брат, колена
В наших северных краях!


127.
СТАРОМОСКОВСКАЯ СКАЗКА.
Большой Полип живет в трансформаторной будке.
Вы спать легли - у него же время побудки.
Днем не ждет он встречи с гостями,
На дверце - череп с костями.
Залезешь - убьет, ну а ночью
Жить в будке Полип не хочет.
Он липким телом открыл железную дверь
И занят делом - полезет куда-то теперь.
Он ползет к старинному другу
Через двор и темный подъезд,
Жмет пластмассовую руку
Тому, кто конфет не ест.
Кто ест электричество утром, вечером, ночью?
Его Величество - злой Электрический Счетчик.
На стенке жужжит он и деньги сосет сердито.
А где стоит он? В квартире у девочки Риты.
Умчался папа. Папа у Риты - военный.
Не слышно храпа. Храп у него - здоровенный!
Умчалась мама. Мама у Риты - пожарник.
И тушит мама в лесу горящий кустарник.
В доме Рита совсем одна,
Но нисколечко не боится.
Темнота вокруг, тишина.
Вот поэтому и не спится.
Девочка Рита - малыш старой закалки.
Много в ней углядишь недетской смекалки.
Может легко считать в уме логарифмы,
Может легко сочинять прекрасные рифмы:
Ампир - вампир, кишлак - вурдалак,
А у розовой куколки Ани
Заржавели гавайские сани.
Тут Рита слышит щелчок, и очень похоже,
На то, что кто-то волчок пускает в прихожей,
На то, что кто-то плюется в зеркало спальни,
На то, что взят шоколад из вазы хрустальной.
Все ясно! Это Полип забрался нахальный!
Ну и умная девочка Рита!
Правда, это совсем не Рита.
Рита спрятана и закрыта
В оцинкованное корыто -
В узорчатое, в двухстворчатое.
И не знают, не знают родители,
Что их Риту уже похитили,
Что в узорчатом и двухстворчатом
Риту спрятали похитители.
А кто же вместо нее лежит на постели?
У кого, как у совы, глаза заблестели?
Чьи ступни, став на палас, прошелестели?
Под видом Риты Горгаз движется к цели.
На одной ноге - левый гольф,
На другой ноге - правый гольф,
Жуток оборотень - вервольф,
А Горгаз - он и есть - вервольф.
Горгаз крадется как мышь во тьму коридора,
Чтоб там сражаться и бить Полипа, как вора.
И он видит - Полип и Счетчик
Целый дом хотят обесточить,
Из коробки вывернуть пробки,
Замыкание сделать короткое.
Жуков первомайских суют они в провода,
И вспыхнут гавайские сани. Будет беда!
Вынимает Горгаз мороженое
И бросает Полипу в глаз.
Говорит Полип растревоженный:
-Где-то рядом - рабочий класс!
Чем-то сладким стреляет в нас.
Я совсем ничего не вижу!
Очень холодно. Мерзнет глаз.
Ну, сейчас я тебя обижу,
Раздавлю я тебя, Горгаз!
А ты, разлюбезный Счетчик,
Времени зря не теряй,
Сильно, резко и точно
Пробки в него швыряй!
Счетчик очень был виноватый -
Разворовывал киловатты.
Счетчик силы был недюжинной -
И Горгаза колол пружиной.
Успел Горгаз у Счетчика выбить окошко,
Погнуть каркас, у пломбы выдернуть ножки.
Счетчик вырублен, отключен,
В уголок закатился он,
Вместе с цифрами, шестеренками
И пластмассовыми ручонками.
Горгаз ногой влезает Полипу в студень.
Жестокий бой для обоих злодеев труден.
Большой Полип цепляет Горгаза за пятку,
Губой прилип! Сумей разорвать эту хватку!
У Полипа булькает рот -
Из Горгаза он кровь сосет.
Большой Полип все краснеет,
Горгаз-оборотень белеет.
Тут на кухне проснулся Чайник -
Он Горгазу родной племянник.
Он запрыгал на выручку к дяде
И к Полипу подкрался сзади.
Побрызгал вниз крутым кипяточком Чайник -
Полип осклиз, расплылся, вопит отчаянно.
Отпустил Горгазову пятку -
И давай танцевать вприсядку!
Забыл парик и явился папа в квартиру -
Направил вмиг на поганцев наган и мортиру.
Натянул он противогаз, предъявил свои документы
И отдал весьма суровый приказ:
"Всем очистить апартаменты!"
И Полип, и Горгаз очистили,
Понеслись они по Пречистенке
Вместе с Чайником, и со Счетчиком,
И с Английским Замком - наводчиком!
Тут осводовцы шли с парадов
И приметили классовых гадов.
Чайник, Счетчик, Замок накладной -
Ими схвачены в лом цветной.
А Полип, а Полип - аж от страха осип
И прикинулся тумбой афишною.
А Горгаз - на него, и предстал как Указ.
Не возьмешь, комсомолия! Шиш тебе!
Тут проснулась Москва, и болит голова
У вождей за стеною кремлевскою:
Как им Риту найти, а врагов извести,
Посягнувших на юность московскую?
Девочка Рита в корыте зарыта
Под храмом Христа-Спасителя,
И рыдают ее родители.
Пишут письмо на имя товарища Берия:
-В гибель нашей дочери вовсе не верим мы!
Пишут письмо на имя товарища Сталина:
-Девочка наша напрасно камнями завалена!
Тут отважный товарищ Буденный
Отрядил эскадрон конный.
-Чтоб, ядрить вашу мать, энту Риту сыскать
И представить ко слету колхозников!
А не то - так растак!!! - показал он кулак –
Вас разжалую всех до обозников!
Полетел эскадрон, окрылен, вдохновлен,
По Волхонке копыта зацокали.
А Полип удручен, и Горгаз удручен -
И попрятались, сволочи, в цоколе.
Переждали они наихудшие дни:
Сорок первый, врачей - отравителей,
Колыму, Целину, во Вьетнаме войну
И на "Боинг" налет истребителей.
Папа Риты исчез в сорок третьем году -
В штрафниках, в окруженьи под Харьковом.
Папу мама ждала, от вина умерла,
И в Чернобыле не было жарко ей.
В их квартире теперь проживает Полип.
Он - известный писатель и песенник,
Он к искусству народному крепко прилип!
Ох, и сытно ему! Ох, и весело!
Он на Рите женат. Рита пьет шоколад,
Ходит в теннис играть на "Спортивную",
Получает "Бурду" и два раза в году
Спит с Полипом, хоть это противно ей.
А Горгаз, а Горгаз - всех умнее у нас!
Он не пил молока кипяченого,
От зари до зари выдувал пузыри
И раздулся в большого ученого.
Только конники мчатся в ночной тишине.
Им неведомы страсти мещанские!
Развеваются бороды их в седине
И глаза их сверкают цыганские:
-Мы - буденновцы! Мы - не гражданские!
Берегитесь, наемники панские!
Мы всегда на гражданской войне!
Ищут Риту везде - на земле и в воде,
Поднимаются в космос и далее.
Обыскали Елец, Тель-Авив, Каменец,
И Реджино-Калабро в Италии.
Только вряд-ли найдут:
Видно, кто-то маршрут
Указал им не в том направлении...
Наша Рита жива!
Хорошеет Москва!
А Полип и Горгаз - это гении!
128.
Катятся волны в проливе Ормузском.
У дальномера, на мостике узком
Хищно застыл командир - англосакс
Легкого крейсера "Лорд Галифакс".
Смотрит, и кажется - то ль это шлюпка,
То ли подлодки подвсплывшая рубка,
То на воде нефтяное пятно,
То затонувшего сейнера дно.
Право на борт! Расчехлить носовые!
В пушках застыли снаряды стальные.
Шарит локатор и пеленг берет,
А на корме загудел вертолет.
Думает кэптен: Противники рады
Каждому шансу прорыва блокады.
Как говорит господин Президент,
В мире настал напряженный момент...
Тридцать узлов выжимает машина.
Тут изменяется цели картина:
Это - не рубка, не брошенный плот,
Это - дрейфующий экранолет.
Опознавательных знаков не видно.
Боцман! К досмотру! Держаться солидно!
Помните: русский шпионский отряд
Мог бы оставить подобный снаряд.
Катер коснулся крыла из титана.
Десять матросов из штата Монтана,
Кольты поставив на взвод боевой,
Лихо вломились в отсек носовой.
Пусто! Чернееют глазницы приборов,
Ручки на стопе у взлетных моторов,
Дремлют компьютер, дисплей, монитор,
Только дымится бычок - "Беломор"!
Боцман поспешно хватает бычок -
Тут раздается негромкий щелчок.
Газ из баллона объемного взрыва
Рвется на воздух из трубки ретиво,
И потрясает чудовищный взрыв
Этот блокадный Ормузский пролив.
Крейсер, как банка ирландского пива,
Скомкан и в воду уходит красиво
На заселенное крабами дно.
Боцман с матросами - с ним заодно.
Мистер Берглицкер на скалах прибрежных
Пишет шифровку и курит небрежно:
Снята блокада, потоплен дозор.
Так выполняется план "Беломор".


129.
Тринадцать шведских королей
Отправились в поход.
Текла на их пути река
Из розового масла.
Но где тринадцать кораблей?
Где королевский флот?
Монархи стали ждать, пока
Светило не погасло.
Взошла безумная луна,
Кричала где-то выпь.
-Мы наведем понтонный мост! –
Сказал один король -
В реке большая глубина
И мертвенная зыбь.
Давайте же скорее тост
И крикнем дружно: Скооль!
Кричали скооль тринадцать раз
И пили до утра.
Солдаты, не смыкая глаз,
Рубили шведский лес.
А утром отдан был приказ:
Форсировать пора...
С тремя коронами барказ
В пучине вод исчез.
К тому же сильный был мороз,
Холера, недород,
И в Швеции под новый год
Не стало колбасы!
Обидно стало всем до слез,
Волнуется народ,
Так и закончили поход -
Без пользы и красы.


130.
Глаз одинокий в бокале с вином
Плавает, глядя на стройные ноги –
Те, что привыкли шагать по дороге,
Ноги прекрасные, ноги, как боги,
Ноги, идущие, как метроном.
Старославянский запутанный шрифт.
Сумрак подъезда и след от помады.
Губы, которые ищут награды,
Губы, которые шепчут: Не надо!
В небо ушедший, измученный лифт.
В сторону падает ветхий забор.
Туфли снимая изящным движеньем,
Ты с безнадежным таким выраженьем,
С этим, ненужным теперь, напряженьем
Тихо вступаешь в бетонный собор.


131.
ПЕСНЯ КОСМИЧЕСКИХ ПИРАТОВ.
Сгорели микросхемы. Давление в баллонах
Упало, и в отсеках полно кромешной тьмы.
От Солнечной системы в созвездие Тритона
На двести семь парсеков ушли когда-то мы.
Пока мы летали,
Нас помнить устали
Любимые женщины там, на Земле.
Не ждут нас награды,
А нам и не надо,
Мы - Ангелы Смерти в стальном корабле.
Семнадцать флибустьеров подохнут, как собаки,
Когда иссякнет гелий в системе номер пять.
Но не было барьеров, которые бы в драке,
Почти достигнув цели, мы не смогли бы взять.
У переборки ржавой с игральным автоматом
Сражаемся жестоко в безумное лото.
Но, несмотря на право нам выиграть когда-то,
По воле злого рока не выиграл никто...
Пока мы летали,
Нас помнить устали
Любимые женщины там, на Земле.
Не ждут нас награды,
А нам и не надо,
Мы - Ангелы Смерти в стальном корабле.
Оставив за собою сто разоренных станций,
Мы сядем на планету, где снег и облака.
Где небо голубое, где нет протуберанцев,
Где есть зима и лето, но где нас нет пока...
Пока мы летали,
Нас помнить устали
Любимые женщины там, на Земле.
Не ждут нас награды, А нам и не надо,
Мы - Ангелы Смерти в стальном корабле.


132.
В Советском Союзе товаров - навалом!
Машины, икра, утюги, сапоги.
Мы бьем по Америке массовым валом.
Догоним ее, хоть беги - не беги!
Бумаги полно! Ей мы бани растопим.
Построим линкор наподобие "Ра".
Мы Обью казахские степи затопим
И земли Сибири возьмем на ура.
Мы скоро растащим Луну по кусочкам
И Англию мы обыграем в футбол.
Но это пока еще только цветочки,
Америке скоро забьем мы свой гол!
Мисс Мира советскою будет девицей.
Мы можем своих Нефертити рожать.
Москва наша будет Всемирной столицей
И все будут к нам на поклон приезжать.
Мы выселим негров из стен "Метрополя",
И в них мы поселим крестьян из тайги.
А неграм в Америке сделаем волю
И в Африке тоже. Туда и беги!
Китайцы нам братья. И в это мы верим!
Но верим, что младшие братья они.
В ООН для Китая откроем мы двери.
Израиль? Но впрочем, об этом - ни-ни.
А ты, Чан Кай Ши, трепещи на Тайване!
Народа свершится всеправедный суд.
Тебе мы устроим кровавую баню!
Ни пушка, ни доллар тебя не спасут.
В восточной Европе все будет спокойно.
Мы контрреволюции шею свернем!
Народы навеки забудут про войны.
Врагов покараем мечом и огнем!
Нам партия правильно путь освещает.
Звезда коммунизма все ярче видна!
Народ наш мечты Ильичей воплощает,
А эта поэма отнюдь не смешна.



133.
К ВОСХОЖДЕНИЮ ЭММАНУИЛА ГОЛЬЦАНО
НА КРУЧИ КАМЕННОГО ЛОГА В ЛИПЕЦКЕ.

Слева оставлен поток ревущий,
Белые гроздья тумана.
Справа - обрыв, из-за ливня встающий...
Здесь восходил Гольцано!
Камни лавиной грозят летящей.
Ноги траву попирают.
Вы эту землю считали пропащей?
Нам тут - дорога к раю!
Бурей развеяны черные тучи.
Мечутся чайки в каньоне.
Нам покорились отвесные кручи!
Солнце на небосклоне.
Пестрый тритон, омываемый водами,
Слышит поэтов движение
И замирает под скальными сводами,
Музе воздав уважение.


134.
Черная птица с розовым носом
Села на яйца. Море шумело.
Чье-то красивое мертвое тело
Волны купали внизу под утесом.
Солнце скатилось за тундру в болото.
Стих неожиданно бубен шамана.
Серые воины бога Вотана
Сходят на землю с небесного флота.
Крылья валькирий свистят над прибоем.
Воздух прорезала трель автомата.
Пламенем хижина финна объята.
Серые воины движутся строем.
Втоптано в ягель чухонское санто!
Этим обрадован Южный Диктатор -
Мы бы уплыли к нему на экватор,
Если б имели поменьше таланта.

Вернуться назад